Брожу ли я вдоль улиц шумных, Вхожу ль во многолюдный храм, Сижу ль меж юношей безумных, Я предаюсь моим мечтам. Я говорю: промчатся годы, Гляжу ль на дуб уединенный, Младенца ль милого ласкаю, День каждый, каждую годину И где мне смерть пошлет судьбина? И хоть бесчувственному телу И пусть у гробового входа
|
Пушкин
Блажен в златом кругу вельмож Пиит, внимаемый царями. Владея смехом и слезами, Приправя горькой правдой ложь, Он вкус притупленный щекотит И к славе спесь бояр охотит, Он украшает их пиры, И внемлет умные хвалы. Меж тем, за тяжкими дверями, Теснясь у черного крыльца, Народ, гоняемый слугами, Поодаль слушает певца. |
В роще сумрачной, тенистой, Где, журча в траве душистой, Светлый бродит ручеек, Ночью на простой свирели Пел влюбленный пастушок; Томный гул унылы трели Повторял в глуши долин… Вдруг из глубины пещеры «Дни, протекшие в веселье! Ах! когда во мраке нощи, А теперь мне жизнь — могила, Звук исчез свирели тихой; |
Блестит луна, недвижно море спит, Молчат сады роскошные Гаcсана. Но кто же там во мгле дерев сидит На мраморе печального фонтана? Арап-евнух, гарема страж седой, И с ним его товарищ молодой. «Мизрур, недуг тоски душевной |
Близ мест, где царствует Венеция златая, Один, ночной гребец, гондолой управляя, При свете Веспера по взморию плывет, Ринальда, Годфреда, Эрминию поет. Он любит песнь свою, поет он для забавы, Без дальных умыслов; не ведает ни славы, Ни страха, ни надежд, и, тихой музы полн, Умеет услаждать свой путь над бездной волн. На море жизненном, где бури так жестоко Преследуют во мгле мой парус одинокой, Как он, без отзыва утешно я пою И тайные стихи обдумывать люблю. |